ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Английский преромантизм. Анна Радклиф
Шекспира как пытались понимать? Новое большое впечатление хотели понимать как старое. Это обыкновенное явление в истории литературы. XVIII век, воспитанный в Англии, как и на континенте, на нормах классицизма и просветительства, открыл для себя Шекспира, тем не менее пытаясь толковать его так, чтобы не получилось колоссального разрыва между Шекспиром и просветительскими тенденциями в искусстве. Шекспира глубоко понимали довольно односторонне и, в сущности, очень бедно — как грандиозного психолога. Это психолог, создатель нравов. Но ведь это и есть совершенно классицистическое понимание. Драма классицистов — она была глубоко психологической драмой. Расин был грандиозный психолог, аналитик, созидатель нравов. И в таком духе, расиновском, старались понимать Шекспира англичане. И не только англичане. Скажем, Лессинг. Шекспир для него — это бог нравов, психологии.
Конечно, Шекспир в себя подключает и психологию, и создание нравов. Но не этим Шекспир — Шекспир. Не это делало Шекспира таким бездонно своеобразным.
Шекспира стали устанавливать на сцене. Лондонский крупный театр взялся за Шекспира. Вольтер, когда он оказался в Лондоне, там и увидел Шекспира, который ему только наполовину приглянулся. Очень очень сдержанные суждения о Шекспире в XVIII веке восходят к Вольтеру. Суждения со многими оговорками: это явление, но явление хаотическое и дикое. Хотя Вольтер сам в своей драматургии, без каждого успеха, пытался подражать Шекспиру.
Появился грандиозный английский актер, имя которого до сих пор существует на правах легенды — Гаррик. И вот Гар-рик устанавливает Шекспира и сам играет более шекспировские роли. Он играет Гамлета, он играет Ромео, Ричарда III и чрезвычайно глубоко захватывает своей игрой современников. К счастью, его игра принципиально отлично записана. В Лондоне гостил тогда один очень общеизвестный, остроумный и острый великий писатель Лихтенберг, который оставил довольно подробное описание игры Гаррика.
Я не разделяю безмерного восторга статьями Белинского о Мочалове. Когда я читаю их, я не вижу Мочалова. Я понимаю, что он восхищен Мочаловым, но как выглядит Мочалов — я не представляю себе. Тут нет самого основного, что должно быть в такой статье. По описаниям Лихтенберга мы можем судить, как играл Гаррик. Он, конечно, играл тоже очень классицис-тично. Он тоже устремлялся к отточенной характерности персонажей. А кроме того, он играл по безбожно исправленному тексту. Тогда еще не решались играть полностью тексты, по тем соображениям, что это не театрально, или антиэстетично, или неправдоподобно. Еще не мирились с трагичностью Шекспира. Трагические развязки не нравились. И обыкновенно Гамлет оставался жив и здоров, в «Короле Лире» торжествовала Корделия, и, конечно, Отелло не смел плотно душить Дездемону. Об этом речи не могло быть. Зрители не позволили бы этого сделать.
Такой вот Шекспир без трагизма, аналитический Шекспир — таким Шекспира наблюдал XVIII век. Но важно было, что вообще Шекспир получил исключительное право входа в европейскую культуру. И это тоже своего рода выдающееся явление преромантизма.