ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Французский элемент в творчестве Гоголя
Приговор резкий, пристрастный, тенденциозный. Гоголь полемичен. Он создал отталкивающий максимальный образ Франции не потому, что Франция такова, а скорее потому, что его отталкивала ее роль в отношении стран, желающих воспоследовать за ней по пятам. Это функциональный и максимальный образ Франции, не Франция-для-себя, которая, в сущности, Гоголя не интересует, а Франция-для-России, которая в отрывке полностью соответствует Франции-для-Италии, шире: Франции-для-не-Европы. Это Франция, развернутая в сторону России с тем, чтобы стать ей предупреждением, это мощный толчок по Франции-эталону, дискредитация противника.
И столь же характерно, при баснословном состоянии войны, обращение Гоголя к великим предкам Франции для массовой демонстрации того, какая пропасть выросла между предыдущим достоинством и настоящей нищетой. «О, Мольер, великий Мольер! Ты, который так безгранично и в такой абсолютной полноте развил свои нравы...» — восклицает Гоголь в «Петербургских записках 1836 года». Раньше — Мольер, а теперь «Дюма, Дюканж и другие стали менее всемирными законодателями!..» (6, 112). Чтобы успешно бороться, нужно, как общеизвестно, показать высоко нравственное вырождение противника.
Рассмотрим следующие за Маниловым персонажи поэмы.
Коробочка, которая далека от всякой иностранщины, ни словом не обмолвилась о французах в своем разговоре с Чичиковым, и единственно, что можно воспринять как некое отношение Коробочки к французам,— это то, что на картинах, висящих у нее в доме, «не всё были птицы: между ними висел вылитый портрет Кутузова...».
В известном и абсолютном смысле портрет Кутузова в доме богобоязненной Коробочки, которая содрогнулась необычайно, когда Чичиков «посулил ей черта», можно рассматривать как икону, выставленную против чужеземной силы, во славу глубоко национальному герою-избавителю, своего рода Георгию Победоносцу.
Между тем в главе о Коробочке Гоголь дважды заводит речь о французах. Рассуждая о том, велика ли пропасть, отделяющая Коробочку от «сестры ее, недосягаемо стенами благородного дома». Гоголь упоминает среди тем «остроумно-светского визита, где ей (сестре Коробочки.— В. Е.) предстанет поле значительно блеснуть умом... мысли не о том, что делается в ее доме и в ее поместьях, запутанных и расстроенных, благодаря незнанью более хозяйственного дела, а о том, какой политический великий переворот готовится во Франции, какое направление и безоговорочно принял модный католицизм» (5, 58). Здесь опять-таки слишком губительная роль Франции, которая отвлекает людей от насущных дел, порождает интересы.
В той же главе, несколько ранее, сообщая, что Чичиков говорил с Коробочкой с большей волей, нежели с Маниловым, Гоголь высказывает свою популярную мысль о том, что «у нас на Руси, если не угнались еще кой в чем приятелем за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться. Перечислить нельзя всех оттенков и тонкостей нашего обращения, француз или настоящий немец век не смекнет и не поймет всех его особенностей и различий; он почти тем же голосом и тем же языком станет говорить и с миллионщиком, и с мелким довольно табачным торгашом, хотя...» — и тут Гоголь спохватывается, как бы француз (вместе с немцем) не вышел у него в идеализированном типе, и добавляет: «хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым».