ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Бронзовый век русской поэзии
Таким образом, о западных влияниях, по крайней мере до 1964 года, говорить не приходится. Однако корни, действительно, общие. "До конкретности и до кому чего надо доходили больше порознь и никак не в подражание немцам, а в свой черед по схожим причинам. Этот приоритет каждый бы уступил, думаю, — продолжает Вс. Некрасов. — Действительно ведь, такого конфуза — и речевого конфуза — никакие футуристы не припомнят. "Кричать и разговаривать" нечем было не то что "улице", а хоть бы и мне. А как хотелось — еще бы. При том, что шум, крик, Евтушенко, Вознесенский — был устроен истошный — тоже симптом. И для таких всяких слов (их мода ретро нынче не носит — требование нового языка, например) — не знаю, были ли когда резоны серьезней. И новенького — да, конечно, но иного , главного, невиновного. Не сотворять — творцы вон чего натворили — открыть, понять, что на самом деле. Открыть, отвалить — остался там кто живой, хоть из междометий. Где она, поэзия".
Россия после Сталина и Ленина, Германия после Гитлера — шок в самом деле не только социальный, но и эстетический. Тоталитарная реальность похоронила многие прекраснодушные модернистские иллюзии начала века. Позитивистский культ науки, с одной стороны, абсолютизация личной свободы, "воли к жизни" — с другой, обернулись на практике чудовищными империями — марксистской и нацистской, немыслимой бойней, невиданным хамством и варварством. Художество, возникшее из состояния умов, способного породить такое , не могло не переосмысливаться. Дело не в прямом, как правило, бездарном подстрекательстве к насилию. В самой основе художественного сознания отсутствовали какие-то защитные механизмы. Что-то должно было измениться.
Вс. Некрасов, по сути, исчерпывающе объяснил изначальную интенцию конкретизма: "открыть, отвалить — остался там кто живой, хоть из междометий". Эта интенция в принципе не совпадает с мотивами возникновения внешне похожих поэтических экспериментов футуристов, дадаистов, сюрреалистов, к которым апеллирует Е. Головин, чтобы доказать вторичность конкретистов. Модернистский преобразовательный пафос, вера в безграничные права художника, творящего мир по своему образу и подобию, вытесняется совершенно противоположным: стремлением к поэзии вообще без субъекта, поэзии "самой по себе". На смену модернистскому максимализму приходит постмодернистский минимализм. Отсюда главный принцип конкретизма, принцип невмешательства, "регистрационности", так, например, сформулированный О. Гомрингером: "Мы должны давать только обнаженные слова, без грамматических связей, без отвлеченных понятий, слова, обозначающие либо конкретные действия, либо конкретный предмет". Вот образец буквального применения этого принципа:
дерево
дерево ребенок
ребенок
ребенок собака
собака
собака дом
дом
дом дерево
дерево ребенок собака дом
(О. Гомрингер)